Он никого не боялся…

Яков Плинер,
депутат VII, VIII, IX сейма ЛР,
доктор педагогических наук

Я родился 27.12.1946 года в городе Резекне, в семье рабочих: мама, Мира Яковлевна – швея; отец, Гдалий Савельевич – жестянщик. Оба они 1917 года рождения.

Это было трудное послевоенное время. Город был в развалинах, почти не было автомобилей. Совсем не было рейсовых автобусов, холодильников, телевизоров; готовили люди на плитах, которые топили дровами, примусах, керогазах – заливали керосин. Продукты хранили между оконными рамами, в сенях, в холодной воде. Помню я и грузовики, которые ходили на чурочках. Очень много в Резекне было инвалидов – молодых людей – 20 – 30-лет – без рук, без ног, с обожжёнными в танках лицами…

Но люди, пережившие Великую Отечественную войну, солдаты-победители, не роптали, не унывали, а с большим энтузиазмом работали, восстанавливали народное хозяйство: строили жильё, дороги, мосты, школы и больницы, лечили людей, учили детей…

К плеяде этих людей относились и мои родители. Расскажу об отце.

Накануне войны, Гдалий Плинер (солдат-артиллерист) отслужил в Латвийской армии, женился, но вскоре началась Великая Отечественная война – величайшая трагедия XX века, унесшая, только в СССР почти 27 000 000 жизней. Как это ни удивительно, но в 50 – 70-х годах прошлого века ветераны той войны не любили её вспоминать, не любили говорить о войне. Разве что очень редко, по случаю. Тем более были дороги мне его воспоминания. Я старался запомнить каждое слово.

В первые дни войны и дед, Шеел Плинер и отец – не собирались эвакуироваться. Мол, мы простые рабочие, кто нас тронет. И только мама, с присущей ей женской интуицией, тревожилась с каждым днём всё больше. Её сосед, латышский полицейский, с кем выросли в одном дворе, вдруг резко изменился. Он при каждой встрече повторял: «Ну что, Мирочка, скоро таким, как ты, - чирк!» и показывал характерный жест пальцем по горлу. У мамы – мороз по коже. Немецкий язык похож на идиш и мама его понимала. Она услышала по радио выступление Гитлера. После войны, уверял фюрер, только в музее будут выставлены головы коммуниста и еврея. На земле этот «сорт» людей исчезнет навсегда. Вот тогда мама и объявила – бросаем всё, уходим.

Вместе со стариками – дедушка, бабушка, тётя, дядя, у которых выросла мама – пешком они добрались до Зилупе. У отца был велосипед и он попеременно подвозил стариков. При бомбёжке мама с папой бросались в придорожные канавы, голова к голове – уйдём, так вместе. На границе с Россией стояли краснопетличники и криком – нечего паниковать, выстрелами в воздух, вынудили беженцев вернуться, опять пешком, домой – туда и обратно – 200 километров. Вернулись, переночевали, а на следующий день была объявлена эвакуация. Старики остались в Резекне и в последствии были расстреляны местными пособниками фашистов – бабушка по маминой линии, её сестра, тетя, дядя, многие другие родственники. В войну погибли два папиных брата, Сима и Хона.

Мои родители добрались до села Маресьево Горьковской области. Отец сразу же отправился в военкомат. А мама вот-вот должна родить.
- Жена первенца должна родить, призови меня через неделю – просит отец военкома. – Хоть как-то женщину с младенцем пристрою.
Майор кивает на патефон, мол, петришь?

- Конечно! – хотя был отец жестяных дел мастер и в патефонах ничего не понимал. – Принесёшь завтра утром, дам отсрочку на две недели. Всю ночь отец разбирал патефон, складывал детали по-порядку, чтобы «лишних» не оказалось. Нашёл поломку, устранил, собрал патефон. В армию отца провожала мама вместе с моим старшим братом, Павликом, на руках.

Из Горьковской области отца товарняком отправили в Гороховецкие лагеря. Тогда всех уроженцев Латвии отправляли в латышскую дивизию. Там служили латыши, русские, евреи, белорусы, поляки… Отец попал в артиллерию, заряжающим 76-мм орудия. Он был физически сильным, мускулистым, но небольшого роста – 1 м. 59 см.

Помню, в начале 60-х входит к нам в дом – в том же Резекне – человек под два метра ростом. Немая сцена. Отец бросается к нему, а ветеран – к отцу: Гдалька! Арнольд!

Мужики плачут и не стесняются слёз. Для меня это было потрясением. Великан оказался латышом – Арнольд Семёнович Бок служил в войну старшиной в папиной роте. Он-то и рассказал что-то из их фронтовых будней. Боку было жалко маленького, но отчаянного солдата и он старался всячески его опекать.

Однажды отец взобрался на какую-то высотку, чтобы лучше разглядеть местность. Старшина увидел и как заорёт: - Куда! Брысь с высоты! Папа с той горки скатился кубарем. Через минуту туда попал снаряд. От горушки ничего не осталось. Писал он маме, когда папа был на задании, короткие «треугольники»: «Мира! Не волнуйся. У мужа всё в порядке».

На фронте рядовой солдат, Гдалий Плинер, вступил в партию – ВКПБ, а самые тяжелые бои он пережил под Старой Русой. Там папа получил тяжелое ранение – осколком снаряда перебило малую берцовую кость. Семь операций, почти два года по госпиталям, с трудом, но ногу сохранил. Так вот, когда отца из медсанбата переправляли в стационарный госпиталь, а ехать предстояло на лошади в санях, в мороз, тот же старшина Бок укутал бойца в свои трофейные одеяла. Запеленал, как в кокон. Много раненых помёрзло, а отца довезли.

За тот бой отца наградили солдатской медалью «За Отвагу». Я гордился папиной медалью, когда был мальчишкой, горжусь ею и храню её и сегодня, когда прошло уже 70 лет после окончания той страшной войны.

В 1944 году родители вернулись в Резекне. Отец получил третью группу инвалидности. Я читал госпитальную справку – предписан легкий, нефизический труд. Но отец вернулся в профессию – крыши, вентиляция, футляры для печек, посуда… всё спорилось в его руках. Всю жизнь папа работал жестянщиком и был профессором своего ремесла.

Фронтовики всех национальностей часто собирались в нашем доме, а в День Победы ходили в единственный тогда в Резекне ресторан «Латгалия». Позже в городе установили «памятник Алёше». Ветераны возлагали к нему цветы, а потом шли к нам, поднимали свои фронтовые сто грамм и пели военные песни:

Гитлер к нам с войной собрался,
Нам на это наплевать –
Трёхдюймовые снаряды
Будем чаще посылать…

У отца было повышенное чувство справедливости. Никогда и никого он не боялся: ни шпаны, ни начальства – невзирая на ранги вступал как в физическую, так и в словесную драку, если считал, что прав.

Лишь несколько штрихов из жизни моего папы. После войны, когда вернулись в Резекне некоторые эвакуированные и солдаты, в их домах жили другие люди. Отец беседовал с этими людьми, подписывал свидетельства, ходил хлопотать в горком и исполком и многим помог заново обрести крышу над головой, т.е. вернуть свои дома.

Был и такой случай: отец вместе со своим фронтовым другом Борисом Димантом шли по тёмному переулку. Услышали девичий крик. Отец бросился спасать. Дядя Борис рассказывал: «Гдалий побежал, как я мог его оставить», а у Бориса в бою был прострелен локоть и не гнулась правая рука. Так или иначе, но два инвалида ВОВ, которым в ту пору было уже за 50, скрутили и сдали милиции 29-летнего рецидивиста, который пытался изнасиловать девчонку.

Отец – бригадир жестянщиков в СПМК – был избран неосвобождённым председателем профсоюза. Так вот, свою подпись – согласие на рабочую субботу, отец ставил только тогда, когда действительно без этого нельзя было сдать объект, например, школу к 1-му сентября, но никогда, если нужно было заставить рабочих работать из-за головотяпства начальства. Папа любил повторять: «Я не стольник, чтобы всем нравиться». «С мужика меня не скинут». «На нормальную жизнь для семьи я всегда заработаю».

Нас, пацанов, папа всегда убеждал, что работать нужно в два раза лучше других, только тогда нас будут ценить и уважать. И настаивал, чтобы мы с братом учились: «Штаны сниму, а детей выучу» - нередко говорил он. Мама с папой часто нам повторяли, что высшие люди на земле – это учитель и врач. Благодаря родителям брат стал врачом, я – учителем.

Кстати, чувство справедливости отец воспитывал и в нас, своих сыновьях. Он говорил: «Ты должен быть сильным, но сам никого не обижай. Если тебя обидят, ко мне жаловаться не приходи – умей за себя постоять. Если узнаю, что ты обидел слабого – от меня получишь».

Однажды, желая выхвалиться перед старшими мальчишками, я ни за что ударил проходящего мимо мальчика. Пацан заплакал и убежал, а вечером пришёл к нам домой со своим отцом на разборки. Когда мой папа выяснил, что я ударил мальчика ни за что, я получил такую оплеуху, что летел в другой угол комнаты. Это был единственный раз, когда он поднял на меня руку – это было справедливо и послужило мне уроком на всю жизнь.
Из своих 9-и медалей отец больше всего ценил медали «За победу над Германией» и «За Отвагу», а также знак «Гвардия». Остальные юбилейные считал лишь свидетельством своего скромного вклада в победу.

Вечная слава, память, благодарность наша солдатам, офицерам, генералам Красной Армии и союзникам, победившим гитлеровскую Германию! Не было бы той Великой Победы, не было бы сегодня Латвии, а был бы Остланд; не было бы латышского языка; госязыком во время гитлеровской оккупации Латвии (1941 – 1944 г.г.) был объявлен немецкий. Не было бы Евросоюза; был бы тысячелетний рейх со всеми вытекающими трагическими последствиями.

К сожалению, ветераны уходят из жизни, их остаётся всё меньше. Низкий им поклон от детей, внуков и правнуков. Мы вас любим! Мы вас помним! Мы вами гордимся! Вы – лучшие! За свою, почти 70-летнюю жизнь, я написал более 700 стихотворений. Несколько их них посвящены моему отцу и в его лице поколению победителей.

Отцу

Отец!
Я тебя люблю!
Хочу увидеться снова.
Но не судьба… она сурова.

Ты ушёл на небеса
В 1976-м далёком.
Мне было целых 30 лет,
Но плакал я, как ребёнок.

Ты оставил след на земле
Трудом тяжёлым,
Победой в страшной войне,
Своим характером, мужеством и словом…

Двух сыновей оставил Ты:
Павел – врач, я – учитель.
Тебе не приходится краснеть за нас,
Наш повелитель!

Всему хорошему, что есть во мне,
Тебе обязан.
Живу я долго на земле,
К тебе привязан.

Возможно встретимся на небесах,
Поговорим о сущном.
Устроим памяти час,
Я расскажу тебе о внуках…