Личное
Дома, на Курщине, остались жена и двое маленьких дочек: мои бабушка, тетя и мама. Почти три года отшагал он в пехоте. 28 апреля 1944 года рядовой Слободчук Ефим Николаевич погиб на Псковщине… Мамина подруга и одноклассница, жившая после войны в Локне, нашла могилу деда в конце 70–х. Долгое время не складывалось. Позже мы узнали, что в начале 60–х, когда укрупняли колхозы, захоронения тоже переносили к более крупным городам и поселкам. Так дед нашел свое последнее пристанище в Пустошке.
Уже в этом веке, когда занялся своими поисками, познакомился с питерским поисковиком, хорошим человеком Сережей Пищулиным. Оказалось, и его дед похоронен здесь. Сережа прислал мне выписку «об убытии», в которой сказано, что Ефим Николаевич погиб у деревни Рудня, ближе к Великим Лукам. Я даже рассмеялся, когда прочитал, что глава сельского поселения Айна Мартыновна Роне — русская. Вот же ж судьба!
А еще понял, почему всегда, на генетическом уровне, жутко негативно относился к маршам наших латышских Ваффен СС. Они же «геройствовали» на этом направлении, типа защищали Латвию на дальних подступах, на чужой земле — кто знает, может, кто–то из них всадил пулю в моего деда. И мне теперь говорят, что я минимум нейтрально должен взирать на шествие 16 марта? Дудки.
…Бабушке не удалось приехать к мужу на могилу, не сложилось. А прожила она 102 года и один месяц ровно. В здравом уме, в трезвой памяти. Дочерей воспитала, нас, четырех внуков, семь правнуков–правнучек — до праправнучки немного не дотянула. Мама же в Пустошку ездила. Два года назад, когда злая болезнь подступила к ней плотно, она мне сказала: «Хотела бы еще раз к отцу съездить, да видно не судьба. Съезди ты. Да земли отвези». Она уже понимала то, что отказывался понять я. Пообещал, чтобы успокоить, — а оно вон как вышло…
Обещания же надо выполнять. И 27 апреля, завершив раньше работу, я сел на поезд Рига — Москва, чтобы почти в два ночи 28–го высадиться в маленьком городе российской глубинки. Смена белья, нужные мне бумаги да четыре горсти земли в рюкзачке — с маминой, папиной, тетиной и бабушкиной могил. А что еще надо, чтобы выполнить свой долг, чтоб отнести свой крест?
Вагонные споры — последнее дело
Давно не ездил в плацкарте, да еще в общем. А ведь в студенческие годы, бывало, и сам «проводничил» на таких, благо под рукой была лучшая команда страны — Латвийский студенческий отряд проводников, знаменитый ЛСОП. Его до сих пор помнят. И проводница, чутко среагировав на некое жаргонное выражение, моментально спросила: а ты когда ездил?
Мы разговорились. Оказывается, она ездила с моими близкими приятелями того времени. Как и для меня, Коля, Сережа, Юра, Максим — хорошие теплые воспоминания о том времени. Мы все видимся до сих пор — когда чаще, когда реже, но даже с уехавшими в другие страны регулярно поддерживаем отношения.
Семь часов хода до Пустошки проходят, в общем–то, быстро. Путь и туда, и обратно я внимательно слушал эту массовую общность, как и 30 лет назад не переставая удивляться метаморфозе, когда у совершенно разных, непохожих, незнакомых до этого меж собой людей находятся и общие темы, и общие интересы, и истории каждого поучительны для остальных.
…Стайка молодых девочек отправляется на открытие байкерского сезона в Москву. Боже мой, и как они в этом возрасте детально разбираются не только в марках байков, но и мельчайших особенностях всего — от тюнинга до моторов?!
…Бизнесмен с покалеченной рукой рассказывает, что с ним случилось. Тот самый случай с автобусом в Эстонии зимой этого года. Он рассказывает, какие всем нужны страховки и как, если, не дай бог, что случиться, заставить фирм–перевозчиков раскошелиться на операции, коих немало было и еще будет.
…Ерник в возрасте все пытался назвать пограничников фашистами. В тамбуре вагона с нерабочей стороны, где можно курить, он долго объяснял мне, что сейчас таможня и погранцы зверствуют и непонятно с чего. Ведь пассажиры если и везут лишнюю пачку сигарет, то это мелочи по сравнению с большой контрабандой, о которой известно всем (это мы уже на обратном пути говорили).
…Статный седой мужчина с загадочным именем Зоран (оказался сербом) говорил о ДНК–генеалогии относительно новой науки. Согласно ей, предки тех, кого потом стали называть ариями и от которых пошли в том числе и современные славяне, жили на Балканах, на месте нынешней Сербии. Над ним недоверчиво посмеивались соседи по купе: мол, каждый петух хвалит свой насест. «Это правда. И придумано и доказано это не сербами и не русскими — это американцы», — негромко сказал я. Народ как–то притих. В двух словах сказал, что знал об этом, но заметил, что сам еще только начал изучать этот предмет. Серб посмотрел с уважением и, перед тем как сойти у речки Синюшки (проще — в Зилупе), сказал: ты настоящий русский.
Тот городок был мал, как детская игрушка…
Пустошка встретила меня без десяти два ночи легкими белыми тучами на темном небе, светом фонаря дежурного по вокзалу да небольшой выщербленностью дорог. В единственной городской гостинице, где заранее заказал себе номер, мне подсказали мобильник такси — одной из двух конкурирующих фирм. Но не дозвонился, и дежурная посоветовала идти пешком — рядом же! Да и уличные фонари еще не погасили. По карте знал, что недалеко. Так оно и оказалось, и уже в 2.05 вселился в номер.
Городок и впрямь небольшой. И красивый до одури. Почитав остаток ночи под работающий телевизор некие записи, что захватил с собой, утром обнаружил, что живу в самом что ни на есть центре поселка городского типа. Некоторое время назад это еще был полновесный город. А сегодня в нем, согласно официальной статистике, живет чуть больше 4000 человек. Он находится почти на пересечении двух магистралей — кольцевая за западной оконечностью Пустошки: одна идет из Питера через Псков и дальше на Запад, другая — из Риги в Москву. Люди приветливы и контактны. Правда, из разного рода коммерческих заведений остались одни магазины с магазинчиками, в которых кроме местных жителей закупаются дальнобойщики. Зато они по Псковской трассе здесь буквально через каждые 100 метров, и выбор в них более чем приличен, в том числе и по ценам. Продавщица одного из магазинов, в который зашел, похвасталась: в Москве на сигареты цены уже поднялись (до 105 рублей), а у них еще по 95! Я сказал, сколько стоят у нас. Женщина аж побледнела.
Город обошел практически весь за три часа. Под боком — красивое озеро, лес. Владимир, один из местных старожилов, посетовал: мол, люди уезжают, с работой не очень, леса вырубают, а на полях, где раньше пшеница была, уже подлесок с грибами, и их много. Ничего необычного, все как у нас…
Однако в городке — пара ухоженных парков, дороги не так уж разбиты, как в тех ужасах, что любят рассказывать якобы путешественники про российскую глубинку. При местной школе относительно приличное поле, и вечером, когда я пошел на прогулку по второму кругу, несмотря на лужи после дневного ливня, там занималась команда мальчишек под руководством тренера.
Братское кладбище находится ближе к развязке магистралей. В сотне метров от него построили церковь Святого Сергия Радонежского. Шли предпасхальные службы. Я поставил свечи. Показалось закономерным совпадение: и церковь моего святого, и то, что Пустошка, и что рядом речка Крупея, тогда как дед ушел на войну из деревни Крупец, что на реке Псел…
Кладбище ухожено. Нашел стелу, где выбито имя деда, возложил цветы, рассыпал землю, поклонился. И вспомнил, что давно ни с кем не говорил откровенно. Сел на скамейку и как на исповеди начал говорить. Ведь не было в моем детстве деда — и с папиной стороны дед Иван не дожил до моего рождения… Потом я взял в пакетик четыре горсти земли и тихо закрыл калитку: прости, дед, дай бог свидимся еще на этой земле, куда ты продал свою кровь.
Вы нам не нужны
Рядом с гостиницей (вопреки некоторым отзывам в интернете, вполне сносной) есть еще один монумент, связанный с Великой Отечественной. Классическая стела и постаменты с именами 16 Героев Советского Союза — столько их воевало за освобождение Пустошки.
Если смотреть в другую сторону от гостиницы — помпезное здание с фигурой Ленина на постаменте. Думал, здесь городские головы. Но, оказалось, это Опочский районный суд. Напротив — площадь, где регулярно работает стихийный рынок. Тут же — вывеска с вездесущими чебуреками.
А вообще здесь есть все: и почта, и машинные мастерские, и недостроенный завод (жители верят, что однажды его достроят), и библиотека, и городская газета на четырех страничках тиражом 1600 экземпляров, но в которой можно найти все важные городские новости. И даже местные асоциальные элементы, стрельнувшие у меня 10 рублей на «здоровье поправить».
На площади разговорился еще с одним старожилом по имени Николай. Узнав о цели моего приезда, он сказал: молодец, это правильно, но и сам видишь, что память у нас чтут — за всеми местами ухаживают круглый год, и не по указке сверху перед Днем Победы. Узнав, откуда я, он призадумался. Понимаешь, сказал Николай, мы же видим, что из ваших краев по–прежнему все везут мимо нас — в Москву. И слышим, что говорят ваши о вас. Что у вас верят, что мы, русские, либо заплатим, либо опять купим эту землю. Ты, журналист, знаешь лучше: неужели правда?
Я пожал плечами: нет, не думаю, что правда… Слава богу, выдохнул Николай, не хотелось бы, чтобы мы опять вас кормили, делали из вас витрину за свой счет, как это было четверть века назад.
…В 2.30 ночи московский поезд подхватил меня со станции Пустошка. В Ригу. Слушая в вагоне балканский акцент Зорана, думал: вот не нужна России Латвия, хоть тресни, а не нужна. И не надо латвийским властям нагнетать обстановку. Вот не надо, да?
Вместо эпилога
7 мая я приехал на кладбище и высыпал по горсти земли на могилы родных мне людей. Вот вы и встретились. Хоть так, но встретились. Простите меня, если можете. Простите все.
